"Отвори потихоньку калитку..."

Это было в 50-м году в Одессе. Мои родители поехали на дачу к своему другу и взяли меня с собой. Мне, маленькому, было невыносимо скучно в их взрослой компании, и я спустился по стёртым каменным ступенькам в сад. Он был огромен и загадочен, как джунгли. Я бесцельно бродил по нему, и вдруг у меня возникло ощущение, что где-то здесь рядом находится нечто необыкновенно важное и интересное. Я принялся искать, не понимая, что именно я ищу. Однако за каждым поворотом, за которым я надеялся увидеть ЭТО, меня ожидало только разочарование. Побродив таким образом около часа, я вернулся на веранду и уже приготовился захныкать, чтобы обратить на себя внимание, как вдруг хозяин дачи обернулся ко мне и, увидев моё, приготовленное к рёву лицо, спросил: "Женечка, хочешь посидеть в машине?" Хочу ли я?! А кто из мальчишек отказался бы? Меня охватил восторг - вот тайна, которую скрывал сад, вот загадочное ЭТО, чьё присутствие я всё время ощущал рядом с собой! Напоминаю - это был 50-й год, легковых автомобилей в Одессе было мало, а в том, что речь идёт именно о легковом, я даже не сомневался. Это разумелось само собой: кто ж станет держать на даче полуторку?! "Ты иди вдоль забора, там есть калитка. Через неё выйдешь на дорогу - увидишь машину. Она открыта. Можешь посидеть, погудеть. В общем, делай, что хочешь".

Я, наверное, сильно побледнел, потому что моя мама взглянула на меня очень озабоченно. Не став дожидаться её вопросов, я помчался к забору. Это был очень высокий забор, по крайней мере тогда он мне таким казался. Снизу доверху он был покрыт старым густым диким виноградом, который являл собою как бы ещё один забор. Забор вдоль забора. Я шёл, предвкушая наслаждение Я воображал себе эту машину, её чёрные блестящие выпуклые крылья, её ребристый нос и круглые фары. Я представлял себе, как я нажму похожую на лежащую на боку букву "Г" ручку, Как откроется толстая дверь. Внутри машина должна быть светлой, а руль - обязательно кремового, необыкновенно аппетитного цвета. Как приятен он наощупь, как удобно лежит в руке! Я знал это, у меня был опыт: однажды, когда мы с мамой ехали в такси, добрый водитель разрешил мне подержать одной рукой руль. Это было незабываемое ощущение.

Я дошёл до крнца забора, калитки не было. Почувствовав лёгкое беспокойство, я повернул обратно. Я шёл медленно и смотрел очень внимательно - нет, калитки явно не было. Вернувшись на веранду, я спросил хозяина дачи, не пошутил ли он. Но он заверил меня, что был серьёзен, и он сам видел, как я дважды миновал калитку. Тогда я пошёл ещё раз. Не доверяя глазам, я пытался просовывать руки сквозь иноградные заросли и ощупывать каменную кладку забора. Стоит ли говорить, что калитку я так и не нашёл.

Став взрослым, я часто вспоминал этот случай. Постепенно эти воспоминания начали наполняться чуть ли не мистическим содержанием. Потом я понял, что случай этот был ниспослан мне сверху как символ всей моей грядущей жизни. Там, за калиткой, находился другой мир - прекрасный и счастливый. Я же был обречён всегда идти вдоль забора, зная о существовании этого мира и страдая от кажущейся близости его. Сколько раз мне казалось, что я вижу эту калитку, и не хватает лишь лёгкого движения руки, чтобы оказаться там, в светлом, радостном, удивительном мире. Очень часто я слышал звуки и запахи этого желанного закалиточного пространства, но стоило мне протянуть руку, и рука моя, как в фантастическом фильме, проходила сквозь ясно видимое мною деревянное полотно зловещей калитки. Сама Судьба избрала этот странный образ, чтобы играть со мной. Это была игра кошки с мышью, только наоборот: кошка отпускает мышь, даря ей ложную надежду на спасение, а затем ловит её, здесь же калитка подпускала меня, даже заманивала, а затем безжалостно исчезала. Исчезала, чтобы через некоторое время появиться вновь. Она каким-то способом внушала мне, что на этот раз всё будет честно, и я всегда "покупался". И только один раз она не обманула меня.

***

Был у меня друг. Мы работали с ним в одной конторе. И каждый день, встречаясь на "Марсе" (так на внутреннем жаргоне именовалась наша курилка), трепались на разные темы. Но постепенно, незаметно для нас самих, нами стала овладевать одна тема -- тема эмиграции. Интересы наши стали сужаться -- мы не говорили больше о литературе, не спорили о театре, не обсуждали новые фильмы, не обменивались впечатлениями о последних концертах -- мы говорили только о том, как плохо у нас и как прекрасна жизнь там, на Западе. Моему другу к тому времени посчастливилось побывать за границей, и я слушал его рассказы, как загипнотизированный.

-- Знаешь, -- спрашивал меня мой друг, -- сколько ТАМ (это слово он произносил с нажимом) получают люди нашей с тобой профессии?

-- Нет, -- отрицательно качал головой я, холодея от предчувствий.

-- ТАМ получают... (тут мой друг называл, как правило, какую-нибудь несуразно огромную цифру).

-- А знаешь, -- в голосе его начинали звенеть ликующие ноты, -- сколько ТАМ стоят такие часы, как у тебя

Тут надо заметить, что я только что купил за 140 рублей -- сумму, большую чем моя зарплата, -- японские часы с калькулятором и страшно ими гордился.

-- ?..

-- Нисколько! -- торжественно заявлял он. -- Там их продают на вес!

После подобных пассажей мы обычно дружно заливались горьким мазохистским смехом.

И, конечно, все наши разговоры завершались естественным резюме: надо "сваливать". Но на самом деле никто никуда сваливать не собирался. Просто нам было приятно конструировать свою мечту. Я же всегда понимал, что для меня всё это "ТАМ" -- закалиточное пространство. Да и возможностями уехать я не располагал. Для этого требовались как минимум близкие родственники за границей, а у меня их не было. Но главное -- деньги, и деньги огромные. С деньгами же у меня всегда были напряжённые отношения: они не любили меня посещать, а тем более, подолгу задерживаться. В общем мне было абсолютно ясно, что для меня эмиграция -- вещь нереальная. Но калитка продолжала играть со мною. Она изобретала новые способы подтащить меня как можно ближе к себе, а потом... Что будет потом, я хорошо знал заранее. Но сумасшедшее "а вдруг?!!" не давало мне покоя и мешало выработать иммунитет.

На этот раз всё началось с обычного, вполне заурядного телефонного звонка. Моей жене позвонила жена того самого моего друга, чьи рассказы о загранице постоянно тревожили меня. Жены моей дома не оказалось, и её приятельнице пришлось удовлетвориться беседою со мной. Обсуждая наши учрежденческие новости и сплетни, приятельница вскользь заметила, что вчера слышала по "Свободе", будто одна западноевропейская держава выразила готовность принять большую группу эмигрантов из Советского Союза.

-- Но я не уверена, что правильно поняла, -- добавила она, -- было очень плохо слышно.

Тут её мысли приняли какое-то другое направление, но я уже не слушал, что она говорит, я лихорадочно соображал, как мне попасть в Москву, в посольство этой страны.

Не стану описывать все перипетии последующего за этим разговором года. Несколько раз я побывал в Москве, с помощью невинного обмана попал в посольство, познакомился там с человеком, который почему-то расположился ко мне и очень помог. Я забросил работу, друзей, стал водиться с людьми, которые, так же как и я, собирались уезжать. Это были чужие люди, но меня объединяла с ними общая идея. В моём лексиконе появились слова "ОВИР, таможня, валюта"; замелькали названия европейских городов, о которых я раньше и мечтать не смел, а теперь они вроде бы становились реальностью, и я говорил о них со сладострастным наслаждением; моим дочерям пришлось бросить институт, и, наконец, я продал квартиру. Это был апогей. Теперь обратного пути не было. Я молил Бога и Судьбу, чтобы на этот раз калитка оказалась настоящей. Страха я не испытывал. Но это была смелость обречённого.

Когда стало известно, что я уезжаю и куда, мнения моих знакомых разделились. Многие завидовали, кто-то из моих коллег обрадовался, а некоторые осудили за то, что предаю родину. Но мне всё это было уже глубоко безразлично: до отъезда оставалось несколько дней. Только бы ничего не случилось, только бы ничего не помешало!

***

...Я подошёл вплотную к калитке и осторожно протянул руку. Ещё не веря своей удаче, едва касаясь кончиками пальцев, нащупал старую ржавую задвижку. Замирая, оттянул её в сторону и толкнул калитку. Неожиданно легко она поддалась, распахнулась, и я вступил в долгожданный мир моей мечты. Я не сразу понял, где нахожусь. Пахло ванилью, корицей и слегка -- духами. Многоголосый разноязыкий шум хлынул мне в уши, на глаза навернулись слёзы радости. В линзе этих слёз от всевозможных сверкающих предметов, ламп и лампочек во все стороны протянулись тонкие лучи. "Это рай", -- подумал я.

Но это был не рай, а вокзал.

Тихий скрип ржавого засова заставил меня обернуться -- это, конечно, была она, моя калитка. Она медленно закрывалась, и я догадался, что она прощается со мной. Я шагнул к ней, но не успел: калитка медленно, как бы нехотя, растаяла в ароматном воздухе. И на её месте я увидел надпись на нескольких языках: "ВЫХОД".

На этом месте можно было бы поставить точку, если бы не одно странное происшествие.

Недавно был я в гостях у одного писателя. Надо сказать, что живёт он в квартире каких-то невероятных, циклопических размеров. Громадные комнаты, соединённые похожим на туннель под Ла Маншем коридором, совершенно раздавили меня, и я устроился в самом уютном месте квартире - на кухне. Вскоре туда пришёл сам хозяин, и у нас затеялся интереснейший разговор о Мандельштаме, Билибине, о "малеризмах" в творчестве Шостаковича - одним словом, я вновь с наслаждением погрузился в привычную и любимую мною атмосферу русско-интеллигентской кухонной беседы. И тут я совершенно некстати вспомнил, что должен срочно позвонить. На мой вопрос, могу ли я воспользоваться телефоном и где он находится, хозяин любезно ответил, что, разумеется, могу, а телефон стоит в гостиной на тумбочке. Я пошёл в гостиную. Огромная комната была наполнена многими предметами, в том числе и тумбочками. Кроме них, здесь находились всвозможные бюро, секретеры, письменный стол соответствующих размеров, рояль с наваленным на него разнообразным антикварным хламом, шкафы с книгами и иными предметами, представляющими узкосемейный интерес и ещё много чего. Не найдя телефона, я вернулся в кухню и спросил хозяина, не пошутил ли он. Но он заверил меня, что нисколько не шутил и что он сам полчаса назад по этому телефону разговаривал.

Я пошёл ещё раз. И ещё раз. Я понимал, что телефон должен быть, что он где-то здесь... Но я его не нашёл. Пришёл хозяин, и мы искали вместе, но тоже не нашли. Хозяин, которому я предварительно рассказал историю про калитку, смотрел на меня с суеверным ужасом. Правда, впоследствии, когда я уже ушёл, телефон обнаружился: его унёс в дальнюю комнату сын писателя. Но было уже поздно. Теперь я вздрагиваю, когда слышу телефонный звонок.

Ганновер-Амстердам, январь, 1994

К содержанию